Клайв Баркер - Племя тьмы [Авт. сборник]

Тринадцать: Черил опять спит, свернувшись калачиком еще плотнее, словно змея, проглатывающая себя с хвоста.

Четырнадцатый номер: она пьет воду.

— Когда она спала, я заменил воду в графине на свежую, — пояснил Куэйд. — Надо сказать, спит она чрезвычайно крепко: я вполне мог ее трахнуть, даже не разбудив. Будто отключается ото всего мира…

Куэйд осклабился. Да он просто псих, подумал Стив, определенно шизофреник.

— Ну и запашок же у нее в той комнате стоял Бог ты мой! — заметил Куэйд. — Знаешь, как иногда пахнет от женщины? Это не пот, это что-то другое. Похоже на запах свежего, кровавого мяса. Короче, на этом этапе она уже доходила до кондиции. Бедняжка и помыслить не могла, что все так обернется…

Номер пятнадцать: Черил дотрагивается до мяса.

— Тут-то ее упорство и дало первую трещину, — удовлетворенно отметил Куэйд. — Теперь мы переходим к основному — к страху.

Стив вгляделся в снимок: плохое качество не позволяло рассмотреть детали, однако было очевидно, что самообладание покинуло Черил. Лицо ее исказилось болью, отражая внутреннюю борьбу между жестоким голодом и отвращением к мясу.

Номер шестнадцать: она опять, теперь уже всем телом, набрасывается на запертую дверь. Рот широко открыт, застыв в немом крике отчаяния.

— А помнишь, как она умела загонять меня в угол во время наших споров о природе страха, особенно если заходила речь о мясной пище?

В голосе Куэйда было нескрываемое торжество.

— Сколько времени прошло с момента заточения?

— Уже почти трое суток. Тут ты видишь чертовски голодную женщину…

И без его пояснения это было очевидно. На следующем снимке девушка стояла посреди комнаты, напрягшись всем телом, стараясь отвести взгляд от пищи на столе.

— Ты же мог уморить ее голодом.

— Ничего подобного: человек способен без особого труда прожить без пищи по меньшей мере десять дней. К тому же, Стив, сейчас так популярны всякого рода диеты, а по статистике шестьдесят процентов англичан страдают от патологически избыточного веса. Разве она тебе не кажется несколько полноватой?

Восемнадцатый снимок: «толстушка», сидя в углу комнаты, рыдает.

— Ага, — усмехнулся Куэйд довольно, — начинаются уже галлюцинации. В общем, крыша поехала… Ей стали мерещиться насекомые, ползающие по волосам или по рукам. Несколько раз я наблюдал, как она надолго замирала, уставившись в одну точку, в пространство.

Номер девятнадцать: Черил моется, раздевшись до пояса, обнажив налитую грудь с соблазнительно торчащими сосками. Взгляд при этом у нее отсутствующий. Мясо в блюде, кажется, довольно сильно потемнело по сравнению с предыдущими фотографиями.

— Мылась она, однако, регулярно с ног до головы, примерно каждые двенадцать часов.

— А мясо вроде бы…

— «Задумалось»?

— Да, потемнело.

— Ну, комната маленькая, очень теплая, к тому же ей составили компанию несколько мух. Уж они-то не брезговали таким великолепным куском говядины и немедленно отложили туда яички. Немудрено, что мясо, скажем так, созрело.

— Это тоже было частью твоего эксперимента?

— Ясное дело. Если свежайшее мясо вызывает отвращение, то что же говорить о стухшем? Это усугубляет стоявшую перед ней дилемму: чем дольше она отвергает угощение, тем мерзопакостнее становится оно. Таким образом, она оказывается перед необходимостью выбрать меньшее из двух зол: боязни голодной смерти и отвращения к мясу, основанного все на том же страхе. Разве тебе не любопытно, что же она выберет в конце концов?

Стив почувствовал, что и сам оказался перед своего рода дилеммой. С одной стороны, шутка зашла слишком далеко, и «эксперимент» Куэйда стал проявлением чистой воды садизма. С другой, ему действительно очень хотелось узнать, каким же будет выбор Черил и чем этот кошмар закончится. К своему стыду Стив ощутил некий экстаз при виде страдающей женщины.

Следующие семь фотографий — с двадцатой по двадцать шестую — повторяли уже известный цикл: девушка спала, мылась, писала и застывала посреди комнаты, уставившись на мясо. Затем опять спала, ну и так далее.

И вот, наконец, номер двадцать семь.

— Смотри, смотри! — торжествующе воскликнул Куэйд.

Черил взяла мясо!

При этом на ее лице застыла маска ужаса, но все-таки она взяла его. Теперь уже было ясно видно, что мясо гниет, а по всему куску ползают жирные личинки мух вперемешку с отложенными яйцами.

— Смотри, — опять воскликнул Куэйд, — она его кусает!

На следующем снимке лицо девушки полностью закрыто куском мяса.

Стива чуть не стошнило, словно это он сам откусил вонючее, покрытое жирными белыми личинками мясо. Боже, как она смогла?!

Номер двадцать девять: Черил сложилась пополам над кувшином в углу комнаты — ее вырвало.

Номер тридцать: она сидит за столом, на котором ничего нет. Графин с водой вдребезги разбит о стену, тарелка из-под мяса тоже. Говядина, напоминающая кучу дерьма, валяется на полу.

Тридцать первый снимок: она спит, уронив голову на руки.

Тридцать второй: Черил с омерзением смотрит на мясо. Борьба голода с отвращением прямо-таки написана на лице.

Тридцать третий: она снова спит.

— Теперь сколько времени прошло? — спросил Стив.

— Пять дней. Нет, пардон, уже шесть.

Шесть дней, Боже праведный!

Номер тридцать четыре: фигура девушки размыта, вероятно, она бросается на стену. Уж не решила ли она покончить с собой, размозжив голову? Спрашивать об этом Куэйда Стив не стал: что-то внутри него воспротивилось.

Тридцать пять: она опять спит, на сей раз свернувшись под столом. Спальный мешок разодран в клочья, раскиданные вперемешку с кусками ватной подкладки по всей комнате.

Тридцать шесть: она разговаривает с дверью, а возможно, пытается докричаться до кого-нибудь сквозь дверь, заранее зная, что ответа не получит.

Номер тридцать семь: она поедает тухлое мясо!

Словно первобытный человек в пещере, она устроилась под столом и впилась зубами в мясо. Лицо ее лишено всякого выражения; она полностью поглощена одной единственной мыслью: перед ней мясо пища, способная утолить зверский голод. Надо набить желудок, и тогда спазмы прекратятся, силы вернутся к ней, головокружение пройдет…

Стив замер, не в силах оторвать взгляда от фотографии.

— Да, — сказал Куэйд, — меня тоже поразило, как неожиданно она, наконец, сдалась. Ведь одно время казалось, что ее упрямство не имеет границ. Тот монолог перед закрытой дверью состоял, как и раньше, из угроз, мольбы и извинений. Так было день за днем, и вдруг она сломалась. Надо же, как просто! Уселась под столом и съела весь кусок, обглодав его до кости, как самое изысканное лакомство.